Записи автора Мария Королева

Автор: Тамара Лаврентьева, художественный руководитель мастерской

В мастерскую я попала случайно, или не случайно, не знаю. Так уж получилось. Вот как это было: в начале 90-х я осталась одна с двумя детьми и без денег. Бабушек или родственников, которые могли бы мне помочь, у меня не было. К такому развитию событий психологически я была абсолютно не готова. Лет 12 просидела дома, занимаясь исключительно воспитанием детей. То, что их жизнь может сильно ухудшиться с моим выходом на работу, сильно меня беспокоило. И я пыталась сделать всё, чтобы привычный для них распорядок не очень изменился. Младший ребёнок с трудом выдерживал четыре урока в первом классе, и оставлять его на продлёнку было жестоко.

Я активно начала искать любую работу рядом с домом, пытаясь договориться, что буду уходить днём на два часа, забирать сына после занятий, ждать, пока вернётся из школы его сестра. Сначала меня не взяли в ателье по изготовлению шляп, потом в маленький заводик, производивший пластиковые емкости и ещё какой-то цвет и запах. Потом уборщицей на Курский вокзал, объяснив, что такие, как я, много не намоют. В китайский ресторан посудомойкой меня почти приняли, но там слишком пахло криминалом, и я побоялась. В отчаянии обратилась за советом к знакомому священнику.

- Ты всё делаешь неправильно, - сказал он, - тебе надо устроиться на первую попавшуюся работу, куда тебя возьмут, а Господь сам всё устроит, как надо.

Честно говоря, я сильно усомнилась в правильности такого совета, но делать было нечего.

Параллельно с этими неприятностями нужно было что-то решать с ребёнком, которого в школе не могли научить читать. У меня тоже не получалось. Все вокруг твердили одно и то же: нужно просто читать по странице в день. Просто навык и ничего сложного! Но стало ещё хуже. После с трудом сделанных уроков я заставляла его, бедного, читать страницу из детской книжки. Через 10 минут мучений он оказывался под столом и не хотел вылезать. Я же выходила из себя и даже пару раз дала ему подзатыльник. Мне казалось, что он просто издевается надо мной. Подозреваю, что он думал так же, только про меня.

Посоветовали обратиться в Центр лечебной педагогики. Антонина Андреевна Цыганок провела некоторое обследование, объяснила, что мы отдали ребёнка в школу очень рано, и для того, чтобы научиться читать, он должен прочитывать не более трёх слов в день. ТРЁХ, я не ослышалась, в это трудно было поверить! Она объяснила, как надо вырезать уголок из бумаги, который поможет ему видеть нужные слова и закроет другой текст. Самое поразительное, что это помогло почти сразу и, главное, прекратило наши бессмысленные скандалы. Антонина Андреевна не только открыла мне глаза на то, что с ним происходит, но и вникла в мое положение. Узнав, что у меня художественное образование и я ищу работу, она предложила сходить в керамическую мастерскую. Предупредила, что детки там с проблемами. На что я ответила, что это меня не пугает, что и у меня дети с проблемами. О каких проблемах идёт речь, я, конечно же, не понимала.

Человек я впечатлительный и слабонервный, всегда старалась избегать того, что трудно вынести, понять. Просто старалась об этом не думать, чтоб не расстраиваться. Первый день в мастерской я даже не знаю, как описать. Мне кажется, что на меня напал какой-то столбняк, внутри было что-то похожее на ожог. А в голове была только одна мысль: как бы не закрылся ларёк на углу, где продавался джин-тоник. Вообще-то отношение к алкоголю у меня было всю жизнь отрицательное. Дождавшись конца рабочего дня, я добежала до ларька, дрожащими руками открыла банку и выпила ее почти залпом в ближайшей подворотне. Первое, что я поняла за этим занятием: ни у меня, ни у моих детей – проблем нет. Есть временные неприятности, они решаемы, они НЕ НАВСЕГДА.

Вторая мысль, сильно пронзившая: ЧТО БУДЕТ ДАЛЬШЕ С ЭТИМИ ДЕТЬМИ И ИХ РОДИТЕЛЯМИ?

Было очевидно, что работой для меня это место считать нельзя. Совершенно не понимала, что я могу там делать. Как можно чему-то учить, если того, кого учишь, надо сначала поймать?! Из-за надвигающейся финансовой катастрофы нужно продолжать искать работу. Да и два месяца испытательного срока в моем положении неприемлемы. Всё же решила походить туда немного, раз уж так получилось.

И тут внезапно объявились люди, которые по совету друзей захотели снять у нас комнату. Сдать комнату в квартире без ремонта, в плачевном состоянии, с текущим потолком и разваливающимися стенами в голову не приходило.

К нам въехала семейная пара, совсем молодые ребята, работающие на радио «Свобода». Они невероятным образом изменили нашу жизнь, даже не в смысле денег, а наполнили дом человеческим теплом и заботой. Теперь, приходя домой, я часто заставала готовый ужин и довольных детей. Привезли они с собой не только кота, но и интересные истории, фильмы, книги... Наша кошка их кота невзлюбила и устраивала то и дело ему и всем нам «кузькину мать». Стало весело и интересно. Я восприняла это как знак того, что мое попадание в мастерскую было правильным решением. Теперь у меня появилась возможность спокойно осмотреться и подумать.

Наверное, самым тяжёлым было принять то, что всё это существует. Тяжёлые нарушения развития, и ещё в таком масштабе, чего я раньше и предположить не могла. И если я уйду и даже больше никогда не вернусь, это всё равно будет существовать, хочу я этого или нет. И у меня есть выбор: быть с ними или оградить себя от того, что слишком тяжело и непонятно. Тогда я приняла решение, что сама не уйду, а подожду, когда выгонят. Раз уж попала не по своей воле, то и уходить надо тоже не по своей.

Самое, наверное, трудное, что пришлось там пережить – это сосуществование в одном пространстве в первое время. Казалось, что привыкнуть к этому невозможно. Да и нельзя привыкать, думала я, привыкнув, можно сделаться бесчувственной, равнодушной. Жить всё время с душевной болью невозможно, рано или поздно чувства притупляются.

И когда захлёстывающие эмоции утихли - заработали мозги, но счастья это тоже не принесло. Первые несколько месяцев продержалась с огромным трудом. Переживала какие-то разные, хаотично сменяющиеся настроения. То я думала, что «мне дано испытание» и «послано для смирения», то «делай, что должно, и будь, что будет». Понимала, что всё это мне не по силам, и считала единственным полезным делом мыть пол. Ночами думала о том, что происходит в семьях этих детей, как родители справляются не только с особым ребёнком, но и с самими собой. Пыталась представить себя на их месте.

Из головы не выходили увиденные сцены, например, мальчик, пожирающий засохшие листья с деревьев, и его мама, смотрящая на него влюблёнными глазами. Покусанные руки сотрудников, заклеенные пластырем. Девочка, съедающая губку для посуды, пропитанную «Фэри»…

Издаваемые однообразные звуки, зубовный скрежет, однообразные движения или раскачивания вначале очень раздражали. Особо трудно было с агрессивными. Трудно не дать сдачи, когда тебя бьют или плюют в лицо, трудно не злиться, трудно признавать свою беспомощность, когда не видишь никаких результатов. Действия сотрудников я тоже не всегда могла объяснить, не могла понять, откуда они знают, что надо делать, что полезно, что нет. Не могла понять: им действительно весело, или они так профессионально делают вид для нужной атмосферы? Одновременно поражалась их терпению и мужеству и внутренне недоумевала от каких-то недопустимых, на мой взгляд, приёмов, например, мальчику, который боялся телефона, подносили к уху трубку и набирали время. Его глаза наполнялись ужасом. Так ему помогали побороть страх. Но все неприятные моменты сглаживались за чаем и уютно горящими свечками в самодельных глиняных домиках.

Часто задавала вопрос: зачем я здесь? Чем могу помочь? Ответы пришли гораздо позже. Очень помогли семинары О.С. Никольской в институте коррекционной педагогики. Семинары и собрания в ЦЛП с невероятно высокой концентрацией хороших людей на одном квадратном метре.

Стало понятно, как работать и для чего. Тогда группа была из очень тяжёлых детей, из них только трое сейчас в нашей мастерской. И только сейчас, когда им уже не 8 лет, а под 30, стало понятно, что всё это было не зря.

Из тех давних времён помню свой первый удачный опыт. Был такой мальчик, очень шустрый, на месте не сидел, ничего не делал, любимым занятием было дорваться до телефона, набрать любой номер и говорить неприличные слова до тех пор, пока трубку не отнимут. И вот мне удалось как-то его заинтересовать, и мы с ним вместе слепили мышь в юбке и с бантиком. Он не проронил ни слова. Потом, когда всё было готово, трогательно сложил ручки под подбородком и, восторженно глядя на мышь, нежным голосом произнёс: «Мышка, мышка, пошла на х-й!»

Много лет я не считала своё пребывание в ЦЛП работой. Скорее чем-то вроде хобби, если можно так сказать.

В мастерской стало интересно, появилось место творчеству, рождались разные интересные идеи. В группу пришли новые ученики, уже почти подростки. Мы начали думать, как быть дальше. Некоторых мы развивали в более в художественную сторону, некоторых – в техническую. Это даёт возможность превратить мастерскую в единый организм. Делали большой упор на развитии собственного стиля ребят, но также объясняли зачем нужны деньги и как их тратить. Кстати, ввели штраф за неприличные слова, вначале 10 рублей, сейчас 100. Помогло.

Когда наши ученики выросли и выглядели смешно на детских стульчиках ЦЛП, мы уже точно знали, ЧТО надо делать, но не знали КАК. Поиски своего места были долгими, пока нас всех (а выросшие из ЦЛП были не только у нас, но и в других мастерских) не приютил 21–ый колледж.

За это время произошли большие изменения обществе. Надежда, что мы найдём, где работать в дальнейшем, появилась. Огромную роль сыграли родители: создали родительскую организацию, выпустили несколько книг с рассказами о своей семье. Это великие люди, у них есть чему поучиться! Работу, проделанную ЦЛП за эти годы, даже не берусь описать. Появился фонд «Выход», который поддержал в трудную минуту, нас приняли в Дом ремесел на ВДНХ, большую часть проблем мастерской сейчас решает фонд «Жизненный путь». Но больше всего радуют бывшие ученики ЦЛП, из которых получились действительно интересные художники и добросовестные работники мастерской.

За это время я многому научилась и многое поняла. Но есть некоторые вопросы, которые продолжают мучить, как раньше: А ДАЛЬШЕ ЧТО? Вот удалось сделать колледж, невероятно, конечно, но – ОК! Почти удаётся сделать рабочие места… не для всех правда…

Иногда вспоминаю 8-летнего Петю, который, как только на улице начинало темнеть, говорил: «И фонарики зажгут!» Потому что он точно знал, что будет. А они, и правда, вскоре зажигались, светились разноцветные окошки сквозь летящий снег, а он стоял и смотрел. Мне бы тоже так хотелось. И я надеюсь, что найдутся люди, которые смогут «зажечь фонарики» для наших ребят в тот момент, когда начнёт «темнеть». Или они уже есть?

А пока я вспоминаю мальчика Валю, который произносил только одно слово: «лифт!». И соглашался рисовать только лифт. Мы много сделали с ним глиняных пластов с квадратом–лифтом в центре. Кто только не ехал в лифте! И мальчик, и мама, и семья. Там даже росли цветы и грибы! Много лет я не видела Валю, и вдруг неожиданно встретила его в коридоре ЦЛП. Он был огромен и широк, но с таким же детским выражением лица.

- Привет! – сказала я ему.

- Лифт! – ответил Валя.

Наверное, это было приветствие.

Молодой человек Ваня из соседней мастерской несколько лет воровал у нас чай и кофе. Он ходил по этажам колледжа и смотрел, где это можно стащить. Удавалось часто. Всё прятали, как могли, запирали, а когда Ваня стоял за дверью, предупреждали друг друга: осторожно, Ваня! Теперь кофе и чай можно не прятать. ГДЕ ВАНЯ?

Если честно, не знаю, хочу ли я знать? Ларьки-то с джин-тоником теперь снесли.

 1 июня 2011 

Автор: Тамара Лаврентьева, художественный руководитель мастерской Особая керамика  

С нашими особыми художниками впервые я встретилась в керамической мастерской Центра лечебной педагогики много лет назад. Тогда им было всего от 7 до 10 лет, и занятия имели больше терапевтическое значение, чем художественное. Но уже тогда, видя, какие работы и рисунки делали наши ученики, я понимала, что с художественной точки зрения они имеют особую ценность. Хотя рисунки были похожи на детские, они не соответствовали их физическому возрасту, скорее их можно было отнести к искусству примитива.

Наивное видение – это простодушное создание своего мира: предметы и люди на картине не заслоняют друг друга. Все, что изображается, одинаково важно для художника, поэтому он старается не перекрывать одно изображение другим; не пользуется натурой, а рисует «как знает», используя открытый локальный цвет или делая контурный простой рисунок, не учитывая перспективы. Часто используется фризовая композиция с линией земли снизу и линией неба сверху. Этот стиль давно известен, как наивный («nativus» – природный, естественный). В целом под «наивом» подразумевается творчество мастеров, не прошедших профессионального или академического обучения.

рисунок М. Староверовой

Сознание наивного искусства отличается крайней прямотой и бесхитростностью. Сегодня вторичный примитивизм везде – в комиксах, мультипликации, рекламе, журнальной иллюстрации, на выставках, а исконный «наив» – можно увидеть только в музеях. Поэтому ещё тогда у меня появилась мысль о том, что нужно искать какое-то применение творчеству ребят, которое найдет отклик у зрителя, ведь наивное, подлинное восприятие является универсальным свойством каждой личности. Но из-за сложностей в обучении и поведении наших подопечных трудно было сразу найти направление, в котором двигаться.

Учитывая нестандартное мышление наших ребят мы стали больше работать над творчеством, созданием образов. Начали выпускать чашки с рисунками наших учеников, пробуя наладить диалог с миром. Особенности наших ребят постепенно вывели нас к работе в стиле современного концептуального примитивного искусства, где текст органично включен в рисунок:

рисунок Н.Бондаренко

рисунок Н.Бондаренко

Например, нам очень помогли стихи известного современного поэта Германа Лукомникова, они использованы на многих наших вазах и чашках.

рисунок Н. Филиппова, стихи Г.Г.Лукомникова

Если мы обратимся к истории, то увидим, что интерес к наивному искусству возник в конце XIX века. Внимание общества стали привлекать картины людей, не имеющих образования, отринутых, перенесших тяжёлые физические и психические травмы. Произведения психически больных стали участвовать в выставках, где ценилось их художественное достоинство. Жан Дюбюффе, основоположник нашумевшего тогда движения Арт Брют, (фр. art brut – сырое или грубое непрофессиональное искусство, не знающее или не признающее художественных конвенций), писал: «Наша точка зрения заключается в том, что искусство одинаково во всех случаях, и нет больше искусства душевнобольных, как нет искусства больных диспепсией или тех, у кого больные колени». Целью нашей работы стало выявление специфичности наивного видения, нахождения особенного в нем. У каждого из наших авторов постепенно развиваются творческие способности, формируется свой собственный стиль, и мы надеемся, что его работы будут приняты обществом. В нашу же задачу входит придумать, как дать этому ход, как найти для каждого особого художника свой «входной билет» в мир.

 25 мая 2007 

Автор: Надя Плунгян, кандидат искусстоведения

Авторы проекта «Особая керамика» на вопрос о том, как они относятся к результатам своей работы, часто пожимают плечами: вроде не совсем искусство, трудно определить границы, со стороны виднее…

Мы так привыкли считать искусством прежде всего концепцию, внешний конструкт, что область личного развития кажется неважной и второстепенной. Что уже говорить о том искусстве, которое рождается в работе с людьми с ограничениями здоровья. Для зрителя со стороны на нем лежит тройная стигма непрофессионализма, «прикладного» смысла и исключенности из «нормального» общества. Преодолеть ее непросто, а потому люди из «Особой керамики» не тратят силы на оправдания и доказательства, продолжая заниматься своей работой. Именно так – на частном интересе и экспериментах, понятных узкому кругу – постепенно появилась целая учебная система, опирающаяся не только на опыт многих лет работы, но и на специальную литературу.

Как справедливо замечала Темпл Грэндин, дети растут быстро, и поощрение ребенка с аутизмом на творчество (или даже хотя бы на игру с фактурами) гораздо эффективнее устоявшихся представлений о том, что он «не способен» что-либо сделать. От себя могу сказать, что то же самое, пожалуй, касается и общества.

В нашей стране искусство много десятилетий занималось обслуживанием власти и борьбой с личными художественными экспериментами. До сих пор мы почти не знаем имен тех людей, которые, уйдя в подполье, предпочитали опыты «формализма» заказной халтуре. Мы живем в мире стереотипов и страха перед людьми, хоть чем-то отличающимися от принятого стандарта. «Особая керамика» - из немногих замыслов, позволяющих очень эффективно расшатать эти представления.

От простых рисунков ученики постепенно движутся к мозаике, рельефу, коллажу, сохраняя все ту же остроту и своеобразие личного восприятия. Участники мастерской легко сочетают наивное с высокой культурой, предлагая ученикам подумать над иллюстрациями к стихам Германа Лукомникова или Ивана Ахметьева. Отсутствие шор, жестких представлений о композиции и фигуре ведет к эксперименту, а постепенно выводит в пространство большого искусства.

Знакомство с необычными людьми всегда заставляет думать о том, насколько болезненным и постоянным вопросом является для нас тема границ и нормы. Но есть ли эти нормы и границы в пластическом искусстве? Думаю, это как раз тот случай, когда и профессионал, и зритель могут научиться строить форму без шаблонных представлений о ней, научиться говорить открыто о том, что принято замалчивать. Искусство часто задает неудобные вопросы, давая понять, что реальность сложнее, чем мы представляем.

«Особая керамика» заслужила признание не только как художественная мастерская, но и как важнейшее социальное начинание. Ведь привыкая к мысли о том, что искусство не репрессивно, а открыто для всех, что оно подразумевает свободную форму диалога с окружающим миром и признает любые языки коммуникации, мы со временем начинаем добиваться тех же возможностей в обществе.

 18 ноября 2006 

Автор: Тамара Лаврентьева, художественный руководитель мастерской Особая керамика.

Каждая работа рождалась во взаимодействии. В нём участвовали все – ученики, педагоги, волонтёры. Так постепенно вырабатывался общий стиль – производная возможностей учеников и художественных предпочтений преподавателей.

… Главное – выявить у каждого его авторскую манеру, сохранить имеющиеся предпочтения: ведь всем нравится работать только тогда, когда процесс интересен каждому. Мы ценим именно взгляд особых художников на мир и сами имеем уникальную возможность понять, как они видят и что думают про окружающую действительность.

… Если бы мастерской руководил другой художник, и стиль был бы иным. Он привнёс бы что-то новое, нашел бы новые технические приемы, но вряд ли ему удалось бы свернуть в сторону традиционных форм обучения.

… Обучение художников обычно строится по сложившимся канонам, а сам ученик – продукт эпохи, он впитывает все правила этой системы, штудирует историю искусств, учится профессионально работать с цветом и формой. Но как бы ни были они талантливы и смелы, в свободе творчества им до наших учеников далеко. Мы не можем готовить профессионалов в понимании традиционных художественных вузов. Но работы наших учеников оригинальны, спонтанны и интересны зрителям, а значит, можно организовать профессиональную нишу, основываясь на их творческих дарованиях.

… С годами у нас накопился опыт преодоления трудностей, связанных с особенностями наших учеников. Это метод проб и ошибок. Наше преподавание во многом строилось на ограничении. Мы сужали круг изучаемого, выбирая лишь то, что нужно непосредственно для занятия керамикой. Это не значит, что мы ничем, кроме керамики, не занимались. Но всё было «заточено» под неё.

Мы не делали упор на изучение цветовой гармонии: краски меняют цвет при обжиге и заранее представить результат – задача непосильная.

На уроках декоративной композиции мы учили только самым основам, знание которых поможет придать, например, вазам декоративный вид, даже если рисунок или орнамент будет сделан небрежно. Хотели привить им чувство композиции, чтобы она работала на уровне музыкального слуха. Это очень сложно, но мы, решая простейшие задачи, постепенно двигались в этом направлении. Некоторые принципы почти усвоены – например, что идти нужно от общего к деталям, от целого к частному.

… Некоторым ученикам важно быстро воплотить замысел. Их работы часто небрежны, композиция не продуманна, в них много ненужных деталей. Порой они просто не умеют технически воплотить свой замысел. В таком случае я должна помочь спланировать, разбить на этапы, справиться с техникой. Другие же иногда не знают, что им нарисовать, просят помощи и подсказки. Или увязают в деталях и теряют общее направление работы.

Но какими бы ни были трудности, моя помощь всё же вторична. Я лишь оказываю поддержку. И очень важно не пропустить момент, когда нужно перестать помогать. Это должно происходить плавно, почти незаметно, чтобы ученик не почувствовал свою беспомощность, не утратил интерес к работе, к творчеству.

Моя задача не в том, чтобы чему-то научить, а в том, чтобы понять замысел, подключиться к идее, помочь её реализовать. То есть на основе интересов, предпочтений и даже стереотипов довести работу до художественного уровня. Часто бывает, что усвоенный навык или приём сводит работу к однообразному повторению затверженных штампов. Причём этот процесс доставляет ученикам удовольствие, а потому от него трудно уйти. Но наша цель – не просто получение удовольствия от процесса работы, а конечный результат. Чтобы он, даже созданный посредством штампов и клише, был художеством, вписанным в формат рельефа или вазы, демонстрировал бы новое ви́дение.

… Когда стало понятно, что надо уходить от традиционных подходов в преподавании, я не знала, в какую сторону двигаться. Склонности учеников постепенно вывели нас к работе в стиле современного концептуального искусства, когда текст органично включён в рисунок. Подбирая тексты, я поняла, что нам очень помогут стихи известного современного поэта Германа Лукомникова. Эти стихи поражают своей образностью и лаконичностью и при этом очень просты для понимания. Мы пригласили автора в гости, устроили его поэтический вечер, который доставил всем большое удовольствие. На многих наших вазах и кружках использованы стихи Лукомникова.