Автор: Тамара Лаврентьева, художественный руководитель мастерской
В мастерскую я попала случайно, или не случайно, не знаю. Так уж получилось. Вот как это было: в начале 90-х я осталась одна с двумя детьми и без денег. Бабушек или родственников, которые могли бы мне помочь, у меня не было. К такому развитию событий психологически я была абсолютно не готова. Лет 12 просидела дома, занимаясь исключительно воспитанием детей. То, что их жизнь может сильно ухудшиться с моим выходом на работу, сильно меня беспокоило. И я пыталась сделать всё, чтобы привычный для них распорядок не очень изменился. Младший ребёнок с трудом выдерживал четыре урока в первом классе, и оставлять его на продлёнку было жестоко.
Я активно начала искать любую работу рядом с домом, пытаясь договориться, что буду уходить днём на два часа, забирать сына после занятий, ждать, пока вернётся из школы его сестра. Сначала меня не взяли в ателье по изготовлению шляп, потом в маленький заводик, производивший пластиковые емкости и ещё какой-то цвет и запах. Потом уборщицей на Курский вокзал, объяснив, что такие, как я, много не намоют. В китайский ресторан посудомойкой меня почти приняли, но там слишком пахло криминалом, и я побоялась. В отчаянии обратилась за советом к знакомому священнику.
- Ты всё делаешь неправильно, - сказал он, - тебе надо устроиться на первую попавшуюся работу, куда тебя возьмут, а Господь сам всё устроит, как надо.
Честно говоря, я сильно усомнилась в правильности такого совета, но делать было нечего.
Параллельно с этими неприятностями нужно было что-то решать с ребёнком, которого в школе не могли научить читать. У меня тоже не получалось. Все вокруг твердили одно и то же: нужно просто читать по странице в день. Просто навык и ничего сложного! Но стало ещё хуже. После с трудом сделанных уроков я заставляла его, бедного, читать страницу из детской книжки. Через 10 минут мучений он оказывался под столом и не хотел вылезать. Я же выходила из себя и даже пару раз дала ему подзатыльник. Мне казалось, что он просто издевается надо мной. Подозреваю, что он думал так же, только про меня.
Посоветовали обратиться в Центр лечебной педагогики. Антонина Андреевна Цыганок провела некоторое обследование, объяснила, что мы отдали ребёнка в школу очень рано, и для того, чтобы научиться читать, он должен прочитывать не более трёх слов в день. ТРЁХ, я не ослышалась, в это трудно было поверить! Она объяснила, как надо вырезать уголок из бумаги, который поможет ему видеть нужные слова и закроет другой текст. Самое поразительное, что это помогло почти сразу и, главное, прекратило наши бессмысленные скандалы. Антонина Андреевна не только открыла мне глаза на то, что с ним происходит, но и вникла в мое положение. Узнав, что у меня художественное образование и я ищу работу, она предложила сходить в керамическую мастерскую. Предупредила, что детки там с проблемами. На что я ответила, что это меня не пугает, что и у меня дети с проблемами. О каких проблемах идёт речь, я, конечно же, не понимала.
Человек я впечатлительный и слабонервный, всегда старалась избегать того, что трудно вынести, понять. Просто старалась об этом не думать, чтоб не расстраиваться. Первый день в мастерской я даже не знаю, как описать. Мне кажется, что на меня напал какой-то столбняк, внутри было что-то похожее на ожог. А в голове была только одна мысль: как бы не закрылся ларёк на углу, где продавался джин-тоник. Вообще-то отношение к алкоголю у меня было всю жизнь отрицательное. Дождавшись конца рабочего дня, я добежала до ларька, дрожащими руками открыла банку и выпила ее почти залпом в ближайшей подворотне. Первое, что я поняла за этим занятием: ни у меня, ни у моих детей – проблем нет. Есть временные неприятности, они решаемы, они НЕ НАВСЕГДА.
Вторая мысль, сильно пронзившая: ЧТО БУДЕТ ДАЛЬШЕ С ЭТИМИ ДЕТЬМИ И ИХ РОДИТЕЛЯМИ?
Было очевидно, что работой для меня это место считать нельзя. Совершенно не понимала, что я могу там делать. Как можно чему-то учить, если того, кого учишь, надо сначала поймать?! Из-за надвигающейся финансовой катастрофы нужно продолжать искать работу. Да и два месяца испытательного срока в моем положении неприемлемы. Всё же решила походить туда немного, раз уж так получилось.
И тут внезапно объявились люди, которые по совету друзей захотели снять у нас комнату. Сдать комнату в квартире без ремонта, в плачевном состоянии, с текущим потолком и разваливающимися стенами в голову не приходило.
К нам въехала семейная пара, совсем молодые ребята, работающие на радио «Свобода». Они невероятным образом изменили нашу жизнь, даже не в смысле денег, а наполнили дом человеческим теплом и заботой. Теперь, приходя домой, я часто заставала готовый ужин и довольных детей. Привезли они с собой не только кота, но и интересные истории, фильмы, книги... Наша кошка их кота невзлюбила и устраивала то и дело ему и всем нам «кузькину мать». Стало весело и интересно. Я восприняла это как знак того, что мое попадание в мастерскую было правильным решением. Теперь у меня появилась возможность спокойно осмотреться и подумать.
Наверное, самым тяжёлым было принять то, что всё это существует. Тяжёлые нарушения развития, и ещё в таком масштабе, чего я раньше и предположить не могла. И если я уйду и даже больше никогда не вернусь, это всё равно будет существовать, хочу я этого или нет. И у меня есть выбор: быть с ними или оградить себя от того, что слишком тяжело и непонятно. Тогда я приняла решение, что сама не уйду, а подожду, когда выгонят. Раз уж попала не по своей воле, то и уходить надо тоже не по своей.
Самое, наверное, трудное, что пришлось там пережить – это сосуществование в одном пространстве в первое время. Казалось, что привыкнуть к этому невозможно. Да и нельзя привыкать, думала я, привыкнув, можно сделаться бесчувственной, равнодушной. Жить всё время с душевной болью невозможно, рано или поздно чувства притупляются.
И когда захлёстывающие эмоции утихли - заработали мозги, но счастья это тоже не принесло. Первые несколько месяцев продержалась с огромным трудом. Переживала какие-то разные, хаотично сменяющиеся настроения. То я думала, что «мне дано испытание» и «послано для смирения», то «делай, что должно, и будь, что будет». Понимала, что всё это мне не по силам, и считала единственным полезным делом мыть пол. Ночами думала о том, что происходит в семьях этих детей, как родители справляются не только с особым ребёнком, но и с самими собой. Пыталась представить себя на их месте.
Из головы не выходили увиденные сцены, например, мальчик, пожирающий засохшие листья с деревьев, и его мама, смотрящая на него влюблёнными глазами. Покусанные руки сотрудников, заклеенные пластырем. Девочка, съедающая губку для посуды, пропитанную «Фэри»…
Издаваемые однообразные звуки, зубовный скрежет, однообразные движения или раскачивания вначале очень раздражали. Особо трудно было с агрессивными. Трудно не дать сдачи, когда тебя бьют или плюют в лицо, трудно не злиться, трудно признавать свою беспомощность, когда не видишь никаких результатов. Действия сотрудников я тоже не всегда могла объяснить, не могла понять, откуда они знают, что надо делать, что полезно, что нет. Не могла понять: им действительно весело, или они так профессионально делают вид для нужной атмосферы? Одновременно поражалась их терпению и мужеству и внутренне недоумевала от каких-то недопустимых, на мой взгляд, приёмов, например, мальчику, который боялся телефона, подносили к уху трубку и набирали время. Его глаза наполнялись ужасом. Так ему помогали побороть страх. Но все неприятные моменты сглаживались за чаем и уютно горящими свечками в самодельных глиняных домиках.
Часто задавала вопрос: зачем я здесь? Чем могу помочь? Ответы пришли гораздо позже. Очень помогли семинары О.С. Никольской в институте коррекционной педагогики. Семинары и собрания в ЦЛП с невероятно высокой концентрацией хороших людей на одном квадратном метре.
Стало понятно, как работать и для чего. Тогда группа была из очень тяжёлых детей, из них только трое сейчас в нашей мастерской. И только сейчас, когда им уже не 8 лет, а под 30, стало понятно, что всё это было не зря.
Из тех давних времён помню свой первый удачный опыт. Был такой мальчик, очень шустрый, на месте не сидел, ничего не делал, любимым занятием было дорваться до телефона, набрать любой номер и говорить неприличные слова до тех пор, пока трубку не отнимут. И вот мне удалось как-то его заинтересовать, и мы с ним вместе слепили мышь в юбке и с бантиком. Он не проронил ни слова. Потом, когда всё было готово, трогательно сложил ручки под подбородком и, восторженно глядя на мышь, нежным голосом произнёс: «Мышка, мышка, пошла на х-й!»
Много лет я не считала своё пребывание в ЦЛП работой. Скорее чем-то вроде хобби, если можно так сказать.
В мастерской стало интересно, появилось место творчеству, рождались разные интересные идеи. В группу пришли новые ученики, уже почти подростки. Мы начали думать, как быть дальше. Некоторых мы развивали в более в художественную сторону, некоторых – в техническую. Это даёт возможность превратить мастерскую в единый организм. Делали большой упор на развитии собственного стиля ребят, но также объясняли зачем нужны деньги и как их тратить. Кстати, ввели штраф за неприличные слова, вначале 10 рублей, сейчас 100. Помогло.
Когда наши ученики выросли и выглядели смешно на детских стульчиках ЦЛП, мы уже точно знали, ЧТО надо делать, но не знали КАК. Поиски своего места были долгими, пока нас всех (а выросшие из ЦЛП были не только у нас, но и в других мастерских) не приютил 21–ый колледж.
За это время произошли большие изменения обществе. Надежда, что мы найдём, где работать в дальнейшем, появилась. Огромную роль сыграли родители: создали родительскую организацию, выпустили несколько книг с рассказами о своей семье. Это великие люди, у них есть чему поучиться! Работу, проделанную ЦЛП за эти годы, даже не берусь описать. Появился фонд «Выход», который поддержал в трудную минуту, нас приняли в Дом ремесел на ВДНХ, большую часть проблем мастерской сейчас решает фонд «Жизненный путь». Но больше всего радуют бывшие ученики ЦЛП, из которых получились действительно интересные художники и добросовестные работники мастерской.
За это время я многому научилась и многое поняла. Но есть некоторые вопросы, которые продолжают мучить, как раньше: А ДАЛЬШЕ ЧТО? Вот удалось сделать колледж, невероятно, конечно, но – ОК! Почти удаётся сделать рабочие места… не для всех правда…
Иногда вспоминаю 8-летнего Петю, который, как только на улице начинало темнеть, говорил: «И фонарики зажгут!» Потому что он точно знал, что будет. А они, и правда, вскоре зажигались, светились разноцветные окошки сквозь летящий снег, а он стоял и смотрел. Мне бы тоже так хотелось. И я надеюсь, что найдутся люди, которые смогут «зажечь фонарики» для наших ребят в тот момент, когда начнёт «темнеть». Или они уже есть?
А пока я вспоминаю мальчика Валю, который произносил только одно слово: «лифт!». И соглашался рисовать только лифт. Мы много сделали с ним глиняных пластов с квадратом–лифтом в центре. Кто только не ехал в лифте! И мальчик, и мама, и семья. Там даже росли цветы и грибы! Много лет я не видела Валю, и вдруг неожиданно встретила его в коридоре ЦЛП. Он был огромен и широк, но с таким же детским выражением лица.
- Привет! – сказала я ему.
- Лифт! – ответил Валя.
Наверное, это было приветствие.
Молодой человек Ваня из соседней мастерской несколько лет воровал у нас чай и кофе. Он ходил по этажам колледжа и смотрел, где это можно стащить. Удавалось часто. Всё прятали, как могли, запирали, а когда Ваня стоял за дверью, предупреждали друг друга: осторожно, Ваня! Теперь кофе и чай можно не прятать. ГДЕ ВАНЯ?
Если честно, не знаю, хочу ли я знать? Ларьки-то с джин-тоником теперь снесли.